Ну нарешті я дочитав цю епічну трагедію! Напишу відразу, що воно мені більше не сподобалось, а ніж сподобалось. Короткий сюжет знають всі: жінка кинулась під потяг. А решта перепитій сюжету навряд чи відомі середньостатистичному обивателю. Ну так ось, ця книжка про життя, стосунки, відносини еліти російського суспільства кінця 19-го сторіччя. За більше детальною інформацією про сюжет можете звернутися до вікіпедії. Я ж тут не буду його переказувати, а напишу свої враження від твору, який я читав більше п’яти місяців.
Роман названий не вірно :) Краще б було “Костянтин Лєвін”. Саме він є тут центральним героєм. Це альтер-его автора: розумний, спокійний, дуже скромний, хазяйновитий, надзвичайно фізично і розумово розвинений качок. Господар своєї землі. Протягом всього твору ми читаємо його думки, переживання і детальний опис всіх його вчинків, які змінюють його життя і життя оточуючих. Та навіть саме прізвище “Лєвін” – це ж посилання на “Лєв Нікалаіч Толстой “. Якби я писав такий епічний роман, то теж себе змалював би таким собі супер лицарем.
І ось цей чоловік пише книгу про сутність буття русского мужика, полює на болотах, особисто керує величезним своїм господарством(мало того, особисто косить поле і працює з мужиками), закохується, розчаровується, думає багато про устрій держави і призначення людей, жениться, робиться щасливим і нарешті знаходить віру. Кінець!
Щодо самої Анни Кареніною. Головна її проблема в тому, що вона забагато думала. Жінці не можна стільки думати, жінка повинна бути зайнятою. А ось ця пані думала-думала і вбилась. Не останню роль в цьому зіграв опіум, який вона регулярно приймала. Шкода її, шкода її дітей, шкода всіх, кому вона життя скалічила.
Вронський — терпіти його не можу. Якийсь мажор і чмо. Типовий російський офіцер, син багатіїв. Стрілявся через Анну, втратив хороший пост в армії через неї, змушений був мотатися по всі Європі через неї. В кінці-кінців записався в добровольці на Сербську війну і там мабуть помер десь в канаві. От що з людьми робить любов.
Стіва Облонський – корисливий бабник. Мажор без достатньої кількості бабла. Нічого в житті робити не вміє, лише дівок псувати і в тринькати гроші. Брат Анни.
Доллі — проекція мами Толстого. Ідеальна мама 7-ми дітей і жінка Облонського.
Кіті — я так зрозумів, що секс бомба. При цьому скромняга з вихованням принцеси. Майбутня дружина Лєвіна, кинута Вронським. Сестра Доллі.
Каренін — немолодий, невпевнений в собі граф. Якась крута шишка при царському дворі, якого потім зкинули з всіх рахунків і відфутболили на горище. Чому він не стрілявся з Вронським за свою жінку Анну? Боягуз, ось чому.
Заплутав я вас трохи з родичами? Ха-ха, ось повна картинка.
Досить вже мабуть з героями, там їх ще десятки, і всі графи, князі, баріни. Коротше, багатії і сильні світу цього. І чим вони весь роман займаються? А нічим. Триндять, їдять, п’ють чай, полюють та їздять один до одного в гості.
Також мені була неясна одна деталь: навіщо автор нам так загострює впродовж всього свого твору увагу на деяких дрібницях? Ну наприклад, навіщо постійно писати які у Вронського цілі білі й крепкі зуби, чи постійно читати про товсті ноги Васечки Веслова?
Загалом все про Анну і Вронського мені чомусь було огидним, а на противагу їм сім’я Кіті і Лєвіна змальована просто ідеальною. Та навіть і до цього, читати про те, як Лєвін дивиться на зоряне небо цікавіше, ніж про походеньки того мажорчика Вронського.
Але мушу визнати, що деякі сцени написані дуже майстерно:
- Епізод, коли кілька днів помирає брат Лєвіна;
- косіння Костьою Лєвіним трави на лугу;
- сцена народження сина Лєвіна.
Коротше, я так зрозумів, що жінки — це корінь всіх проблем. Загалом читати про будні цих всіх мажорів трохи нуднувато. Але я радий, що бахнув такий епічний твір.
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Он узнал, что она тут, по радости и страху, охватившим его сердце. Она стояла, разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего, казалось, не было особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина так же легко было узнать ее в этой толпе, как розан в крапиве. Все освещалось ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг. «Неужели я могу сойти туда, на лед, подойти к ней?» – подумал он. Место, где она была, показалось ему недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему стало. Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках. Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он так знал это чувство Левина, знал, что для него все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт – это все девушки в мире, кроме ее, и эти имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт – она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
и, главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их дело, а не родителей. «Нынче уж так не выдают замуж, как прежде», – думали и говорили все эти молодые девушки и все даже старые люди. Но как же нынче выдают замуж, княгиня ни от кого не могла узнать. Французский обычай – родителям решать судьбу детей – был не принят, осуждался. Английский обычай – совершенной свободы девушки – был тоже не принят и невозможен в русском обществе. Русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над ним смеялись все и сама княгиня. Но как надо выходить и выдавать замуж, никто не знал.
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув в зеркало, она с радостью заметила, что она в одном из своих хороших дней и в полном обладании всеми своими силами, а это ей так нужно было для предстоящего:
Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее.
и вместе с тем разные картины хозяйства и будущей семейной жизни без связи представлялись его воображению. Он чувствовал, что в глубине его души что-то устанавливалось, умерялось и укладывалось.
Как будто слезы были та необходимая мазь, без которой не могла идти успешно машина взаимного общения между двумя сестрами, – сестры после слез разговорились не о том, что занимало их; но, и говоря о постороннем, они поняли друг друга.
Приказчик слушал внимательно и, видимо, делал усилия, чтобы одобрять предположения хозяина; но он все-таки имел столь знакомый Левину и всегда раздражающий его безнадежный и унылый вид. Вид этот говорил: все это хорошо, да как Бог даст.
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что это было одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что это было одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там лежали.
Алексей Александрович не знал, что его друг Лидия Ивановна, заметив, что здоровье Алексея Александровича нынешний год нехорошо, просила доктора приехать и посмотреть больного. «Сделайте это для меня», – сказала ему графиня Лидия Ивановна. – Я сделаю это для России, графиня, – отвечал доктор. – Бесценный человек! – сказала графиня Лидия Ивановна.
Я заехал еще привезть тебе денег, так как соловья баснями не кормят
Но кроме того, как ни тяжелы были для матери страх болезней, самые болезни и горе в виду признаков дурных наклонностей в детях, – сами дети выплачивали ей уж теперь мелкими радостями за ее горести. Радости эти были так мелки, что они незаметны были, как золото в песке, и в дурные минуты она видела одни горести, один песок; но были и хорошие минуты, когда она видела одни радости, одно золото.
«И для чего она говорит по-французски с детьми? – подумал он. – Как это неестественно и фальшиво! И дети чувствуют это. Выучить по-французски и отучить от искренности», –
Всякий человек, зная до малейших подробностей всю сложность условий, его окружающих, невольно предполагает, что сложность этих условий и трудность их уяснения есть только его личная, случайная особенность, и никак не думает, что другие окружены такою же сложностью своих личных условий, как и он сам.
ведь весь этот мир наш – это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, – мысли, дела! Все это песчинки.
Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили, наконец, к сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным-давно, с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными. Он часто испытывал, что иногда во время спора поймешь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испытывал наоборот: выскажешь, наконец, то, что любишь сам и из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то вдруг противник соглашается и перестает спорить. Это-то самое он хотел сказать.
Всю эту ночь и утро Левин жил совершенно бессознательно и чувствовал себя совершенно изъятым из условий материальной жизни. Он не ел целый день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мышц и чувствовал, что все может сделать. Он был уверен, что полетел бы вверх или сдвинул бы угол дома, если б это понадобилось. Он проходил остальное время по улицам, беспрестанно посматривая на часы и оглядываясь по сторонам.
Окончив ногу, он хотел взяться за эту фигуру, но почувствовал себя слишком взволнованным для этого. Он одинаково не мог работать, когда был холоден, как и тогда, когда был слишком размягчен и слишком видел все. Была только одна ступень на этом переходе от холодности ко вдохновению, на которой возможна была работа. А нынче он слишком был взволнован. Он хотел закрыть картину, но остановился и, держа рукой простыню, блаженно улыбаясь, долго смотрел на фигуру Иоанна. Наконец, как бы с грустью отрываясь, опустил простыню и, усталый, но счастливый, пошел к себе.
За обедом Анна была наступательно весела: она как будто
– Отчего? – Разве я не вижу, как ты себя поставил с женой? Я слышал, как у вас вопрос первой важности – поедешь ли ты, или нет на два дня на охоту. Все это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, – сказал Облонский,
Когда Левин, зарядив ружье, тронулся дальше, солнце, хотя еще и не видное за тучками, уже взошло. Месяц, потеряв весь блеск, как облачко, белел на небе; звезд не видно было уже ни одной. Мочежинки, прежде серебрившиеся росой, теперь золотились. Ржавчина была вся янтарная. Синева трав перешла в желтоватую зелень.
представлялось ему, с одной стороны, столь огромным и потому невозможным счастьем, с другой стороны – столь таинственным
взглянув на Левина, вместо вопроса: курит ли он? подвинула к себе черепаховый портсигар и вынула пахитоску.
– Жив! Жив! Да еще мальчик! Не беспокойтесь! – услыхал Левин голос Лизаветы Петровны, шлепавшей дрожавшею рукой спину ребенка. – Мама, правда? – сказал голос Кити. Только всхлипыванья княгини отвечали ей. И среди молчания, как несомненный ответ на вопрос матери, послышался голос совсем другой, чем все сдержанно говорившие голоса в комнате. Это был смелый, дерзкий, ничего не хотевший соображать крик непонятно откуда явившегося нового человеческого существа.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей в сновидениях еще до связи с Вронским, представился ей опять и разбудил ее. Старичок-мужичок с взлохмаченною бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас) чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею, что-то странное делает над ней. И она проснулась в холодном поту.
Скосить и сжать рожь и овес и свезти, докосить луга, передвоить пар, обмолотить семена и посеять озимое – все это кажется просто и обыкновенно; а чтобы успеть сделать все это, надо, чтобы от старого до малого все деревенские люди работали не переставая в эти три-четыре недели втрое больше, чем обыкновенно, питаясь квасом, луком и черным хлебом, молотя и возя снопы по ночам и отдавая сну не более двух-трех часов в сутки. И каждый год это делается по всей России.